Далее8

Безграничные полномочия, которыми пользовались инквизиторы относительно жизни и смерти заподозренных в ереси мирян, а также относительно их имущества, скоро принесли свои результаты. Среди инквизиторов стало неумеренно развиваться хищничество и грабительство. Они стали обращать в свою ПОЛЬЗУ штрафы и поборы. И нередко поводом к подозрению в ереси было просто богатство какого-либо мирянина, достояние которого шло на увеличение богатств достопочтенного брата-инквизитора. Монахи, дававшие священный обет бедности, которая провозглашалась основателем ордена Домиником как один из главнейших принципов его жизни, стали сребролюбцами, стяжателями и грабителями. По-видимому, при конце своей жизни Доминик видел развращение братии, потому что на смертном одре он торжественно проклял тех, кто забудет обет бедности и внесет в орден соблазн собственности.

Между тем уже сам папа, дабы поощрить рвение доминиканцев, предложил им вознаграждение из штрафов, налагаемы> на еретиков. Таким образом, обилие последних было выгодно и для римской церкви, и для инквизиторов, ибо каждый еретик обогащал налагаемыми на него взысканиями и церковь, и ее служителей.

Победив непокорного Гогенштауфена, папа раздавал престолы в зависимости от того, насколько претендент на ко-ропу обнаруживал ненависть к еретикам и смирение перед преосвященным отцом. Теперь церковь всесильно царила — Германия была уничтожена и подавлена, Франция была другом и ревностным слугой религии.

Инквизиция достигла высоты своего могущества и силы. Теперь она опиралась уже на приниженное и извращенное общественное сознание. Дух протеста, обессиленный десятилетиями упорных гонений, потоками крови и зловещими кострами, угасал. Не раздавалось больше свободного слова в защиту веротерпимости и духа любви. Люди свободных мыслей должны были скрываться в тиши из опасения тюрем, пыток и казней. Ни от кого нельзя было услышать ничего, что противоречило бы торжествующей свирепости инквизиторов и их деспотизму. Инквизиция добилась огрубения нравов, вытравила дух свободной мысли и евангельской любви и правды. Увещания немногих праведников, не боявшихся возвышать свой голос в защиту любви и свободы веры, не пользовались вниманием, — их перестали понимать. И голос, например, св. Бернарда не находил отклика.

Наоборот, даже лучшие умы времени заражались духом нетерпимости и религиозного деспотизма и подтверждали своим авторитетом злодеяния инквизиторов. Создалась своего рода философия убийства, в которой пролитие крови, смертную казнь, пытки и тому подобные подвиги инквизиции оправдывали авторитетом и Библии, и Евангелия, казуистически подтасовывая тексты и толкуя их по-своему.

Епископ Лука, например, пишет: «Не должно щадить ни сына, ни отца, ни друга, ни жены, ни брата, если в них присутствует яд еретический. Гот, кто убивает нечестивых, не совершает человекоубийства - .

Епископ парижский Вильгельм, в целях оправдания смертной казни для еретиков, по-своему толковал притчу Христа о пшенице и плевелах. «Иисус Христос не велит оберегать плевелы, но только пшеницу; когда нельзя сберечь первых, не вредя последней, то лучше и не щадить их. Отсюда следует, что там, где нечестивые распространяются в ущерб народу Божьему, не следует давать им размножаться, а надо их истреблять с корнем и, конечно, телесною смертью, когда нельзя искоренить иначе (quando alias eradicari поп possum)... Потому убивают здесь по необходимости. Тот, кто уверяет, что сегодняшние плевелы могут после стать пшеницею, потому что могут обратиться к стезе истинной, совершенно прав, но такое обращение не есть факт (поп est certum). А то, что пшеница делается плевелом от общения с ним, это ясно и несомненно... Обращение в еретиков весьма легко и обыкновенно».